Наверное, все мы любим иногда поиграть в игру «А что если?» «А что если я женился бы на той, а не на этой?» «А что если бы в тот день я пошёл по другой улице?» А как привлекательно, но порой и мучительно задавать такие вопросы о судьбе страны, а не только конкретного человека!
Что если бы весной 1994 года белорусская делегация в Москве подписала соглашение о переходе на российский рубль, и белорусский Нацбанк потерял бы свою самостоятельность? Зайчики менялись бы на рубли по выгодному для белорусов курсу, и Вячеслав Кебич, скорей всего, на волне такого успеха стал бы президентом Беларуси. Но он стал бы президентом страны, которая уже потеряла бы самостоятельность в финансовой и экономической политике…
Это не очень весёлое «если» разрушил Станислав Богданкевич, в то время – Председатель правления Национального Банка Беларуси, который отказался подписать соглашение, противоречащее Конституции. Впрочем, мы беседуем со Станиславом Антоновичем не только о том историческом эпизоде…
«Я и сейчас не могу уснуть без того, чтобы что-то не прочитать…»
– Готовясь к беседе, я узнал, что вы продолжаете довольно активно участвовать в жизни партии. Приходите на партийные собрания, пишите аналитические статьи. Что вас заставляет это делать – чувство долга, желание поделиться своими знаниями?
– Вообще-то моя деятельность ослабла в последнее время. В основном это анализ экономического развития страны, экономическая аналитика. В последнее время я бы сказал, что перешёл в основном на интервью. Также даю на сайте ОГП ежедневные экономические обзоры. Хотя, конечно, я макроэкономист, и люблю анализировать более долгосрочные тенденции.
Если ж прямо отвечать на ваш вопрос, то сегодняшняя деятельность – это ритм моей жизни. Я трудоголик. Всю жизнь, сколько себя помню, я трудился. Без этого не могу.
– Многие отмечают уважение к труду и образованию как традиционные черты белорусов. Но в современном мире, когда некоторые за год-два становятся миллионерами, когда, казалось бы, можно что-то провернуть, придумать, изобрести схему, услугу – и стать навсегда богатым... А белорусы «день за днём, упорным трудом». Это хорошо или плохо?
– Я думаю, это хорошо. Это то положительное, что есть в характере белорусов. Это ответственное отношение к жизни. Жизнь – это труд, это учёба. Снова смотрю на своих родителей. Они хотели нас всех выучить, и все мы в семье получили образование.
Я бы не сказал, что был отличником в средней школе. Но институт уже окончил с дипломом с отличием. То есть уже была ответственность, понимание цели.
Я был на стажировке в Париже в Центральном Банке Франции. Беседуя со специалистами этого банка, в том числе с главным управляющим, чувствовал, что у меня такой же уровень. Не было впечатления, что наше образование, наше самообразование хуже. Когда есть цель познавать, читать, искать, то ты находишься на том же уровне, как и западные коллеги. Я и сейчас не могу уснуть без того, чтобы что-то не прочитать…
«Я всегда отстаивал какие-то принципы»
– Как происходило в начале 90-х превращение экономиста, банкира в политика? Для человека, который десятилетиями занимался банковской деятельностью – этот переход был психологически трудным?
– У меня в семье были воспитаны какие-то ценности – я считаю, европейские ценности. Это свобода, демократия, стремление к знаниям. У меня отец всегда слушал «Радио Свобода», и я тоже. Поэтому я всегда был сторонником демократического правления, образа жизни. Поэтому мой переход в политику на этом во многом и базировался.
– Многие тогда слушали зарубежные голоса, но мало кто вслух высказывал «неправильные» мнения. Очень немногие вступали в конфликт с советской действительностью. У вас не было таких проблем? Ваши убеждения не прорывались там, где это могло принести вред карьере?
– Конечно, определённое приспособление было – без всякого сомнения. Но в то время, я, будучи членом КПСС, всегда отстаивал какие-то принципы. Когда я был уже заведующим кафедрой в нархозе, ко мне никогда не обращался ректор, что надо завалить какого-нибудь преподавателя, исходя из идейных соображений. Знали, что я не пойду на это. У меня уже была определённая известность в этом смысле.
– Можно ли сказать, что в академических, научных кругах (в сферах, далёких от политики) было больше вольницы и свободы? Условно говоря, физикам и экономистам разрешалась больше, чем историкам и журналистам…
– Я бы сказал – да, в какой-то степени. И то, что я стал потом политиком, то в некоторой степени можно сказать: политикой занимался всю жизнь. Я сыграл определённую роль в выдвижении Виктора Гончара в эту сферу. Я был заведующим кафедрой, а он – доцентом, юристом. Я выступил публично против ректора Боровика, хотя у меня были вполне дружеские, нормальные отношения. Его хотели выдвинуть кандидатом в Верховный Совет на выборах в 1990 году. Я выступил несколько раз на парткоме, я выступил перед коллективом, включая всех студентов и провалил ректора.
«Мне Мясникович говорил – «заваливаешь Кебича»»
– Что бы вы сами определили для себя, как ваше главное политическое достижение?
– Считаю своей заслугой создание концепции развития денежно-кредитной системы. Это подготовка проектов законов о Национальном Банке и о банковской системе Беларуси. Я этим горжусь, потому что эти законы были наиболее продвинутые для того времени.
И сегодня коллектив Нацбанка наиболее продвинутый в плане рыночных преобразований. Там много моих единомышленников и в руководстве, и среди работников среднего звена. Даже Пётр Петрович Прокопович, попав в эту среду, стал рыночником.
– Мне как журналисту хочется отметить не некий долгий процесс, а выделить один день, один яркий поступок. И тут, прежде всего, вспоминается, как весной 1994 года вы не подписали соглашение о создании рублёвой зоны с Россией.
Про это уже есть разные версии от участников тех событий. Ехала в Москву белорусская делегация, ехала вроде бы подписывать это соглашение. И вдруг сообщение – Богданкевич его не подписал, поскольку это противоречит Конституции Беларуси.
– Когда мы ехали в Москву на переговоры, у нас была договорённость с Кебичем и Мясниковичем о том, что на каких-то условиях в принципе мы можем подписать создание общей валюты. Я занимал позицию, что я не политик, я Председатель Национального Банка, который должен беспокоиться о денежной системе страны независимо от того, кто при власти в Беларуси. И они согласились, что мы не можем нарушать Конституцию.
А там сказано, что только Национальный Банк страны может производить эмиссию платёжного средства, обязательного для принятия на территории Беларуси. Нацбанк единственный имеет право надзора над национальной банковской системой, устанавливает порядок валютного регулирования. Национальный Банк, а не какой-то наднациональный орган.
И вот я им говорю, что на этих условиях, если мы объявляем какую-то общую денежную единицу, но сохраним все полномочия Нацбанка и белорусского государства, то я готов подписать такой документ. Такая общая договорённость была, и Кебич с Мясниковичем вроде бы соглашались, что Беларусь сама будет решать, сколько денег выпускать, какой курс устанавливать, и никто не имеет права это решать за нас.
– А Кебич не говорил вам искренне – «поймите, рублёвая зона мне нужна для победы на президентских выборах»?
– Со мной он так не беседовал. Первые часы переговоров происходили как раз в таком плане, о каком я вам рассказывал.
Но потом они почувствовали, что Россия начинает нажимать. Так и я бы на месте России не согласился б. Как это так? Беларусь будет в любом объёмы выпускать эту валюту, и за неё покупать российские нефть и газ. Это же совершенно неграмотное объединение.
И можно сказать, что я специально ставил так вопросы, понимая, что россияне на это не пойдут – поэтому сдачи суверенитета Беларуси не будет. Но на каком-то этапе Кебич и Мясникович начали на меня давить и соглашаться с мнением России.
– Как выглядел российский вариант? Фактическое поглощение финансовой системы Беларуси?
– Да. Переход на российский рубль, выгодный для Беларуси курс обмена для населения (так они заинтересовывали нас) – но в целом лишение права Беларуси самим определять денежную и экономическую политику страны. Поэтому, не возражая и не вникая в политические аспекты договора, я заявил, что всё, что касается нарушения Конституции – для меня неприемлемо.
Конечно, мне было трудно. Была целая делегация во главе с Кебичем, чиновники, председатели облисполкомов. Ельцин был в Испании, и россияне в перерыве докладывали ему, что делать. И в этих перерывах я был изолирован, я оставался один.
– То есть вы чувствовали, что вы были один против всех в этой делегации?
– Так. Может там кто-то и был мыслями со мной, но публично об этом никто не заявлял.
– Введение единой валюты – это было одним из главных козырей президентской компании Кебича. Ёщё и выгодный курс обмена зайчиков на рубли…
– Конечно, я это понимал. Мне и Мясникович говорил – «заваливаешь Кебича». От него у меня в кабинете даже угроза прозвучала – «мы знаем о твоих делах».
А я ответил, что как раз я как банкир про ваши дела знаю. И про те активы, что размещены за рубежом. Но вы-то про меня ничего не знаете просто потому, что ничего нет. После этого мои отношения с Мясниковичем испортились.
«Лукашенко заявлял – «Я ученик Станислава Антоновича»»
– После этого вы приняли чисто политическое решение, когда, оставаясь на посту Председателя Нацбанка, вы на первых президентских выборах вошли в команду Станислава Шушкевича…
– Станислав Станиславович был мне ближе всех как учёный, профессор, образованный человек.
Когда Лукашенко победил, он прислал ко мне на дачу машину со своим доверенным лицом, функция которого была просто привести меня. И мне было сказано, что они разделяют мои рыночные убеждения. И Лукашенко сказал, что готов забыть про то, что я назвал его кухаркой, которая хочет править государством. Но и вы, попросил он, забудьте про те обиды, что были сказаны в пылу борьбы. Давайте будем работать на благо Беларуси
– Как вы думаете, почему тогда Лукашенко решил не попробовать заменять вас кем-то другим на должности Председателя Нацбанка? Действительно ли в его окружении были люди с рыночными взглядами или просто тогда ему ёще трудно было сместить вас? Напомним, для этого требовалось решение большинства Верховного Совета.
– Во-первых, у него не было команды. А во-вторых, мой авторитет в обществе тогда был значительным – особенно, среди экономической элиты.
Лукашенко меня постоянно включал в команду, которая ездила по стране. Он публично заявлял – «я ученик Станислава Антоновича» в области макроэкономики и денег.
Лукашенко поручил правительству и Нацбанку разработать программу первоочередных мер – и мы её разработали. Я заложил там реформаторские преобразования.
Когда я подавал в отставку (считается, что президент меня снял, но де-юре это было не так), то в своём заявлении первым пунктом я написал, что программа первоочередных мер не выполняется. И поэтому я не могу дальше с вами сотрудничать. Тогда была конференция в Гродно, и я подготовил выступление с критикой экономической политики президента.
Сам я тогда срочно вылетел в Вашингтон на переговоры с МВФ. И я поручил своему советнику Дашкевичу публично зачитать мой доклад. И когда я прилетел с победой из США (нам дали кредит), то сразу почувствовал проблему в отношениях с Лукашенко. И он мне прямо сказал, что «вы публично выступили против меня». Но я-то выступил против того, что он не выполняет собственную программу.
Ведь тогда, в первый год его президентства, во власти ещё звучали разные мнения – даже на заседаниях Совета Безопасности, куда я входил. Но после того, как наши отношение охладели, однажды Лукашенко просто сказал на этом заседании – «а вам я не давал слова». После этого никаких дискуссий я там больше не слышал.
