Грандиозные события, произошедшие в России, решительно и настоятельно вмешались в огонь дискуссий, уже в течение четырех лет бушевавших вокруг войны, подобно приговору самой действительности, которая судит и исключает оппонентов.
С самого начала войны старые противники и недавние дезертиры от социализма посвятили себя заявлениям о решительном отрицании и бесславной смерти последнего перед лицом кровавой действительности, которая, вопреки теории классовой борьбы и революционной практики пролетариата представила ужасное зрелище вооруженного конфликта между народами.
Однако во время войны все только и говорили о социализме и социалистах и с волнением следили за разногласиями между различными школами того самого социализма, о смерти которого все заявляли. Превратности этих четырех лет постепенно вновь вывели его на поверхность и заставили обратить на себя внимание на театре событий; сегодня он составляет основу славной русской драмы; в короткий срок он подчинит себе неожиданную развязку глубочайшего мирового кризиса. А те, кто высмеивали социализм как критический взгляд на действительность и соответствующее действие, кто дискуссии, ведущиеся между социалистами, смысла которых они не могли понять, презрительно называли пустой болтовней, теперь прикусили язык. Уже сегодня перед лицом событий, происходящих в России, которые находят свое отражение и вне ее, филистерам буржуазного мира приходится отходить в тень, отказываться от своих интерпретаций, от своего понимания, даже от искажений, настолько они оказались обезоруженными торжеством тех истин, которые, как они напрасно надеялись, навсегда спрятаны за плотной дымовой завесой и пламенем, поднятыми пожаром войны.
Тот грандиозный эксперимент, который разворачивается в России, не имеет ничего общего с теми, которые проводятся физиками или химиками при помощи искусственных средств с тем, чтобы с помощью полученных результатов доказать правильность какой-либо теории. Он больше похож на развитие явлений, которые можно было бы наблюдать в области геологии или астрономии, внимательное наблюдение которых позволяет осуществить правильный выбор между различными научными гипотезами в том, что касается формирования структуры земного шара или взаимного движения светил в космическом пространстве.
Так, например, в процессе развития жизни человеческого общества русская революция представляет собой совокупность фактов, которая в особенно критический момент, в котором мы находимся, принимает значение решающего “эксперимента” для дискуссии между противоположными доктринами, толкующими историю и, в частности, настоящую войну. Различные аспекты и последовательные эпизоды этой революции дают достаточно ясный ответ на целый ряд вопросов, которые в теоретическом плане можно было бы продолжать обсуждать до бесконечности, но которые сегодняшняя или завтрашняя действительность решит и закроет навсегда, точно так же как в настоящее время закрыты бесчисленные вопросы, которые издавна волновали и разделяли людей: например, спор между системами Птолемея и Коперника, или вопрос о том, где возникают нервы – в сердце или в мозгу.
Уже сегодня можно определить некоторые важные принципы, которые завтра станут настоятельно необходимыми международному социалистическому движению, не претендуя, однако на доведение до конца этого систематического поиска, ибо подобный поиск срочно нуждается в согласовании и уточнении собственных методов критики, пропаганды и действия, придавая ему точно очерченные и окончательные контуры.
И эта необходимость уточнить и в определенном смысле “разграничить” область теории и тактики социализма с целью устранить концепции и методы, слишком несоответствующие действительности, нашла первое доказательство своей истинности в том, что русским большевикам удалось добиться полного согласия подавляющего большинства русского народа с большой степенью надежности и в необычайно быстрые сроки, заняв самую принципиальную и жесткую позицию в отношении не только буржуазных партий, но также и социалистических фракций, взяв на вооружение девиз: “Кто не с нами, тот против нас”. И это произошло именно в той стране, где в силу особых социальных условий, можно было в наибольшей степени довериться тактическому софизму “объединение сил против общего врага” и методу, известному под дискредитировавшим себя именем “сердечного согласия” (политика блоков).
Националистическая концепция войны получила сокрушительный удар со стороны событий в России в целом, но что вынесло ей окончательный приговор, так это ее врожденное бессилие объяснить динамику переговоров в Брест-Литовске.
Это будет вульгарной манерой понимания войны, если в каждой воюющей стране видеть однородное единство и передвигать Францию, Германию и Россию как марионеток единой пьесы в игре шарлатанской политики, ибо при этом мы бы игнорировали или делали вид, что игнорируем внутренние противоречия между борющимися классами, волнуясь по поводу возникающих при этом тенденций и противоположных финальных исходов. Всего-навсего считается, если использовать менее банальную формулировку, что внутренние разногласия исчезают по мере приближения войны, в которой есть лишь немцы, итальянцы или русские без партийных и классовых различий. Однако Россия была первой страной, которая раскололась и показала слепцам прикрытое кое-как разделение, существующее между противостоящими друг другу социальными слоями. Напрасно шарлатаны, лишившиеся своей московской марионетки, оставившей борьбу, заклеймили ее как предательницу и дезертира, ибо эхо их проклятий звучит лишь в ужасающей пустоте их собственных голов.
Наиболее труднопреодолимым стереотипом является миф о национальной солидарности немецкого народа. Но именно в этот момент новый свет забрезжил в Брест-Литовске. Делегаты максималистов держали в высоком напряжении представителей победителей и захватчиков, защищая свои предложения и обсуждая их перед лицом всего мира, не поддаваясь на угрозы своих противников. Однако в военном отношении Россия потерпела серьезное поражение; в этот момент она проводила демобилизацию остатков своей армии, и максималисты заявляли, что если они и не заключили мира, то они также и не возобновят войну. Вскоре это было подтверждено недавней новой официальной демобилизацией русской армии.
Что же может послужить ключом для объяснения тайны, почему немецкие участники переговоров не рассмеялись в лицо русским представителям и не отдали приказ своим войскам возобновить триумфальный поход на Петроград и на других участках? Объяснение заключается в следующем: реальная и грозная сила, от имени которой говорил Троцкий и его товарищи, - это сила класса немецкого пролетариата, который, по словам Либкнехта и, согласно заявлению русских социалистов Вандервельде в начале войны, является истинным врагом германского государственного милитаризма, точно также как русский пролетариат был врагом и является сегодня победителем русского милитаризма.
Хаазе получил возможность заявить в Рейхстаге, что после позиции, занятой немецкими участниками переговоров, немецкий пролетариат не верит больше в оборонительную войну. Это уже кое-что, но этого слишком мало. Игра Брест-Литовских переговоров показала нечто большее, а именно она показала лживый характер самой концепции “оборонительной войны” в целом и ее несовместимость с подлинным интернационализмом. В начале войны в Европе эта концепция имела незаконное право гражданства в рядах Интернационала, и она привела его к распаду и гибели; а ведь она изначально несовместима с социалистическим пониманием истории и может рассматриваться лишь в качестве шарлатанской интерпретации. Если одна марионетка нападает, то другая защищается. Первая не права, она виновата; вторая права, она невинна. В действительности, война есть противоборство двух противоположных сил, однако их позиции, как говорил Энгельс, должны быть поняты диалектически, а не метафизически. Эти две силы являются необходимыми друг для друга именно потому, что они противоречивы. Каждая из них представлена мощью государства, которое принуждает свой народ к насильственному действию, используя силу своей власти, но, главным образом, используя жупел угрозы, которая исходит от другого государства и от другого народа, названных в качестве агрессора и соучастника агрессии. Оба народа поднимаются друг против друга под воздействием этого отвратительного миража. Однако если одному из народов удается развеять этот мираж, восстать, несмотря ни на что и свергнуть государственную власть, как это случилось в России, другой народ в этом случае неизбежно будет подталкиваться к тому же решению. Этот и подтверждается, особенно начиная с того момента, когда русская революция приняла решительно пролетарский, социалистический и антимилитаристский характер, выходя за рамки буржуазно-патриотической двусмысленности.
Следовательно, саботировать один из двух милитаризмов, не означает помогать другому, это означает саботировать их оба, саботировать их общий исторический принцип, их способ самосохранения и господства.
Немецкий милитаризм очень сильно нуждался в русском милитаризме и в призраке царизма в целях сохранения своих нелегких позиций во внутренней политике. Царские армии могли быть побеждены ударами молота Гинденбурга, наступательные и активные оборонительные операции периода правления Керенского могли позволить захватить Галицию и оккупировать Ригу и острова Балтийского моря; но чрезвычайно бесхитростная тактика русских максималистов как бы держит сторонников кайзера на кратере вулкана, извержение которого неотвратимо.
Русские пролетарии правильно поступили, начав с разрушения милитаризма, который угнетал их у себя на родине; и именно поэтому они имеют возможность спокойно заявить теперь немцам: освободите захваченные районы, если вы хотите, чтобы мы заключили мир. В противном случае прикажите вашей армии оставаться на занятых позициях и наступать; мы посмотрим, будет ли она вам повиноваться, когда мы покажем ей, демобилизуя нашу армию, что впереди у нее нет никакого противника, что единственный противник, которого она имеет, находится сзади, то есть, это вы –милитаристские капиталистические классы.
В результате, если новая пролетарская Россия не заключит мира, она не будет также вести и войны; но даже, если она заключит мир, она не откажется от своей главной цели разжечь внутреннюю классовую войну в центральных империях … и во всем мире.
Естественно, эти шарлатаны не могут этого понять и поэтому позавчера они обрушивали оскорбления на ленинистов, называя их агентами кайзера, вчера они аплодировали им вместе с Вильсоном, так как надеялись вновь увидеть действующие русские дивизии на восточном фронте, сегодня они вновь осыпают их оскорблениями и болтают о безоговорочной капитуляции!
Однако, странно, что этого не поняли даже некоторые анархисты, те, которые испытывают наивный восторг со своим старым пристрастием к идее о … “революционных легионах” и которые говорят даже о своем желании вступить в них. Они не смогли даже прочитать между строк телеграмм буржуазной прессы, что “красногвардейцы” служат делу разжигания классовой войны в России в ожидании того времени, когда “красная гвардия” возникнет также и в Германии для того, чтобы бороться против немецкого милитаризма.
Все мнения социал-патриотов и полупатриотов, с которыми мы всегда вели полемическую борьбу, рушатся при столкновении с реальной историей быстрее, чем это можно было ожидать: “национальная оборона”, “одновременность” революционного действия во всех странах мира! А возражение, которое они могли бы нам противопоставить, настаивая на особом характере российских условий, не имеет значения при рассмотрении результатов подлинной революции – максималистской революции.
Однако, говорят некоторые из тех, кто никогда не примет тезис сепаратного мира и “отказа от обороны”, русские максималисты, ожидая гипотетической революции в Германии, льют воду на мельницу Германии и ее союзников, которые могут сконцентрировать все свои силы на Западном фронте. О да … четыре марионетки вместо пяти или шести – это не так хорошо.
И если уж действительно опуститься до подобных, скорее сиюминутных, соображений, то следует заметить, что те, кто рассуждают подобным образом, не задумываются о том, в каком худшем положении оказалась бы Антанта, если бы она, вместе с Россией, гораздо менее активной в военном отношении по причинам практического и технического порядка, имела бы задачу добиться, благодаря своим военным усилиям на Западном фронте, политических целей, в которых она была связана союзом с царским правительством, претендующим на имперские территориальные приращения; или с буржуазной Россией, которой нужно было бы, тем не менее, заставить вернуть оккупированные территории, а также те, которые бы еще находились в руках немцев, предприятие несложное для остатков их войск, но зато ценный залог, который можно было бы бросить на стол мирных переговоров. Мы уже находимся не в тех временах, когда, чтобы о них не думали анархисты, у которых всегда было что-то от… Кардуччи, война выигрывалась “эпическими колоннами” санкюлотов.
Социалистическая Россия же, напротив, не имела империалистических притязаний, она сама берет на себя захваченные территории и, в целях заключения мира, предлагает провести демобилизацию своих войск на восточном фронте немцам, которым это предложение было сделано непосредственно в момент “братания”. По поводу этого всем известно официальное сообщение американского генерального штаба во Франции, который сообщил, что немцы вновь ставят под ружье солдат демобилизованных с русского фронта, но что они вынуждены разбрасывать их по различным корпусам Западного фронта: лекарство худшее, чем сама болезнь!
Короче говоря, революционная политика новой России наносит больше вреда центральным империям, чем любая военная акция; но в то же время она готовит события, которые никогда не вызовут энтузиазма даже у наиболее антигермански настроенных буржуа. Последние довольствуются прекрасным результатом контрреволюционной лести, служащей украинской буржуазии … не отдавая себе отчета в том, что немцы также действуют в том же направлении.
Некоторые восприняли успех социалистической революции, которая произошла как раз в такой европейской стране, где социальные условия были наиболее отсталыми, как серьезное опровержение марксистского предвидения и всей системы марксизма. Это дало возможность Антонио Грамши написать в газете “Avanti!” от 24 декабря статью, которая высказывает мнение, что русская революция означает поражение исторического материализма, и, напротив, триумф “идеалистических” ценностей. С другой стороны, газета “Critica sociale” яростно обрушилась на тех революционеров, которые аплодировали Ленину и его сторонникам, обвиняя и тех, и других в “волюнтаризме”, и … предлагая русской революции остановиться, так как таким образом можно было бы получить эту карикатуру экономического детерминизма, которым является реформизм; эволюционистский и буржуазный до мозга костей. Напомним также оппортунистические опровержения на этот счет товарища Бэллони в “Avanti!” от 2 и 16 января и Энрико Леонэ в газете “Guerra di classe”, впрочем, в отношении последнего мы сделаем несколько оговорок, которые мы выскажем несколько позже.
Что касается нас самих, то мы добавим лишь несколько полемических заметок.
Даже если бы кто-либо хотел ограничить весь “критический коммунизм” - учение об освобождении пролетариата, которую пролетариат сам постоянно вырабатывает и “представляет” в истории, выводами, к которым пришли Маркс и Энгельс в эпоху написания “Манифеста”, мы всегда могли бы напомнить, что они считали возможной коммунистическую революцию в Германии в 1847 г., которая в социальном и политическом отношении была еще почти феодальной и еще находилась в ожидании буржуазной революции. Технические условия социалистической экономики в той мере, в которой она представляет стадию развития средств производства существовали, следовательно, согласно классическому марксизму, в Европе 1848г.; отсутствовало лишь политическое развитие классовой энергии пролетариата, которому развитие капитализма, согласно известным схемам, должно было во все большей степени содействовать. Зачем же в таком случае отрицать наличие у России технико-экономических условий, подобных тем, какие существовали в Германии 1848г., зачем придираться к политическим условиям завоевания власти пролетариатом, в то время как успех этого завоевания наглядно доказывает их зрелось?
“Манифест” говорит об этих вещах совершенно недвусмысленно и на этот счет можно привести следующую цитату, которая столь же решительна, сколь и элементарна: “На Германию коммунисты обращают главное свое внимание потому, что она находится накануне буржуазной революции, потому, что она совершит этот переворот при более прогрессивных условиях европейской цивилизации вообще, с гораздо более развитым пролетариатом, чем в Англии XVII и во Франции XVIII столетия. Немецкая буржуазная революция, следовательно, может быть лишь непосредственным прологом пролетарской революции.
Одним словом, коммунисты повсюду поддерживают всякое революционное движение, направленное против существующего общественного и политического строя.
Во всех этих движениях они выдвигают на первое место вопрос о собственности, как основной вопрос движения, независимо от того, принял ли он более или мене развитую форму”.
То, что в силу сложных причин не произошло в Германии в 1848 г., напротив, произошло в России в 1917 году. Нет оснований заявлять, что начало социалистической революции в стране, где не была еще совершена буржуазная революция, является антимарксистским положением.
Но система критического коммунизма, естественно, должна быть понята в связи с усвоением исторического опыта, приобретенного после Маркса и “Манифеста” и, если это нужно, в направлении, противоположном некоторым тактическим положениям Маркса и Энгельса, которые оказались ошибочными.
Схема колоссальной работы Карла Маркса, к сожалению оставшейся незаконченной, была, в своей основе следующей: капитал, земельная собственность, заработная плата, государство, внешняя торговля, мировой рынок.
Последние стадии исследования и рассматриваемого с критических позиций исторического развития подводят к порогу великого потрясения 1914г. Буржуазная катастрофа, истоки которой Маркс видел в повторяющихся торговых кризисах, была отсрочена умелой политикой буржуазных государств и расширением рынков. Вот где происхождение военного империализма, фатального пути, к которому прибегла буржуазия, чтобы избежать катастрофы капиталистического производства. Анализ этого грандиозного исторического развития коллективно осуществляется современным международным социализмом, свидетелем ужасной трагедии войны.
Решение, которое подготовила война, является, между тем, не менее катастрофичным, чем то, которое предвидел Маркс и не менее противоречивым с учетом оптимистических, прогрессистских и эволюционистских искажений социал-реформизма, доктрины, которая предшествует агонии класса буржуазии, бессовестной фальсификации критического коммунизма, которая достигает высшей точки в виде этого выродка социал-национализма.
Был тот, кому в начале войны интуиция дала обусловленное фактами подтверждение тезису, что природа “совершает скачки” даже в области истории, но затем он потерял путеводную нить марксистской диалектики и высказал следующую чушь: война дает мне разум; я присоединяюсь к буржуазии, которая ведет войну. В то время как решение, к которому подводит марксизм, совершенно иное и именно это решение называется “пораженчеством”. Война есть “кризис”, поскольку она является трагическим следствием процесса обнищания и эксплуатации трудящихся классов и удобный случай, благодаря которому последние восстают против тех, кто ведет войну; и успех тем более вероятен, чем более бескомпромиссной является оппозиция социалистического движения воинственной политике буржуазии.
Реформисты имеют право осуждать “волюнтаризм” того, кто совершил такой пируэт, однако было бы лучше, если бы “Critica sociale” не путала движение идей и тенденций, которые определяют нынешнюю политику нашей партии с позицией безумца или предателя. Тезис о постепенном продвижении буржуазного общества к коллективизму без потрясений и столкновений похоронен ныне фактами настолько, что бесполезно пытаться оправдать себя, осуществляя клевету на революционное продвижение России к социализму, принимая на веру документы, в которых даже ребенок распознал бы фальшивку.
Другой особенно интересный факт, о которым до нас дошли только редкие и отрывочные сообщения, - это роспуск Учредительного собрания правительством Народных комиссаров. Реформисты протестуют от имени нарушенной демократии, ибо они считают, что социальная революция должна происходить в рамках избирательного и мажоритарного процесса; и самое любопытное, что анархисты также обижаются на “ленинистскую” диктатуру (см. статью “И все-таки”, опубликованную в газете “Avvenire” от 25 января), так как они принимают социализм за принцип свободы… Поразительно, что те и другие склонны верить, что максималистская революция является не сознательным классовым самоутверждением русского пролетариата, а стихийным бунтом уставшей от войны солдатни, господством своеобразной военной диктатуры.
С точки же зрения фундаментального марксизма ситуация, напротив, выглядит совершенно ясной и понятной. Народные комиссары удерживают власть благодаря выборам и по поручению Съезда Советов, представительству пролетарских классов России, который наблюдает за ними и полностью контролирует их деятельность. За девять месяцев упорной политической пропаганды Советы заняли максималистские позиции, и в ходе ноябрьской революции им удалось завоевать политическую власть. Эта власть перешла в руки пролетарского социалистического класса, который использует ее для того, чтобы приступить к реализации коммунистической программы, т.е. к ликвидации частной собственности на средства производства и обмена. Данный процесс не мог не быть авторитарным, отсюда критика с либертарных позиций.
Завоевание политической власти может осуществиться быстро посредством классовой войны, которая еще не закончилась в России, однако действительное преобразование социальных институтов требует долгого периода осуществления подлинной классовой диктатуры, которая использует насилие в целях ликвидации контрреволюционных препятствий, так же, как она использовала насилие, чтобы сломить сопротивление прежней власти. Преобразование буржуазной экономики в экономику коммунистическую приводит – и это венчающая часть грандиозного здания марксизма – к устранению классовых антагонизмов, к подлинному равенству и полной социальной свободе личности. С точки зрения конечного результата социалистическая революция осуществляется, следовательно, классом, который составляет большинство человечества, в интересах всего человечества. Но процесс революционного завоевания власти и, следовательно, экспроприации буржуазии осуществляется через постоянное сопротивление имущих классов, а также части пролетариата, которые еще не присоединился к классовой политике.
В России случилось так, что классу трудящихся уже удалось завоевать и осуществить власть в то время, когда была опасность того, что более или менее сознательные контрреволюционные течения могли преобладать в Учредительном собрании, созванном до совершения максималистской революции. Реформисты требовали, чтобы во имя демократии Советы отказались от власти, завоеванной ценой крови пролетариата и оставили ее на милость кулуарных интриг этой пародии на западный парламентаризм.
Бесспорно, Маркс и Энгельс, хотя они и были разрушителями всякой буржуазной демократической идеологии, еще придавали излишнее значение демократии и признавали за всеобщим избирательным правом определенные преимущества, которые еще не были дискредитированы.
Однако “Манифест” ясно говорит о “пролетариате, организованном в господствующий класс” о “деспотическом вмешательстве в право собственности и в буржуазные производственные отношения”, затем в сжатом виде дает описание как “в ходе эволюции” господство пролетариата приведет к уничтожению любой политической власти вплоть до достижения новой социальной ассоциации, где “свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех”.
Сам ход революции в России, следовательно, разрушает иллюзию мирной демократической революции и одновременно наиболее убедительным образом опровергает утопические схемы революции, в которые верят синдикалисты и анархисты, которые предполагают, что достаточно уничтожить государство, как, словно по мановению волшебной палочки, возникнет новая экономика, основанная на свободной и автоматической “ассоциации производителей” и отпадет необходимость во всякой “власти” и любом насилии.
Заявить, подобно авторам статьи “И все-таки”, что социализм является вопросом свободы, и закончить гневным осуждением выстрелов и арестов в Петрограде, означает впасть в метафизику и утопизм. Социализм, напротив, игнорирует этические императивы, ибо он является вопросом соотношения реальных сил, он представляет собой динамику пролетарской классовой борьбы, у которой нет ни предрассудков, ни фетишей, но которая всеми средствами стремится к победе класса, к завоеванию политической власти, подкрепленное историческим сознанием необходимости подготовить, пусть даже на протяжении нескольких поколений, наступление общества свободных и равных.
Энрико Леоне хочет видеть в Русской революции и органах пролетарской власти, которые она создала, синдикалистский принцип; мы этого мнения не разделяем. Советы имеют очень мало общего с синдикализмом, ибо они являются органами политическими, а не профсоюзными; рабочие в них представлены по количественному принципу и независимо от их профессий. Там также представлены и солдаты, которые оторваны от жизни наемных работников. С другой стороны, несомненно, что профессиональные союзы продолжают свое независимое существование и функционирование в своей области, поскольку они занимаются вопросами трудовых отношений с капиталистами, которые еще не экспроприированы, но уже поставлены под контроль политической власти рабочего класса.
Синдикалистские схемы освобождения пролетариата и создания нового общества очень далеки от того, чтобы найти свое отражение в реальном положении дел в России.
События в России примечательны и в других отношениях, например, в том, что касается применения “демократических” критериев мира, о которых столько говорят: право наций на самоопределение, решение национального вопроса. На первый взгляд кажется странным, что русские экстремисты, сторонники “Циммервальдской левой” безоговорочно присоединились к этим концепциям Мадзини или Вильсона, которые при всей их прогрессивности остаются типично буржуазными. И даже неаполитанская “Grido”, антиколлаборационистское республиканское периодическое издание, обрадовалось им. Однако для тех, кто подвергает концепцию русских максималистов более внимательному анализу, она оказывается весьма отличной, настолько их тактика была нацелена на выделение следующего специфически социалистического критерия: единственный путь, ведущий к зарождению лучшей организации Европы и мира есть постановка социального вопроса и его разрешение посредством классовой борьбы. В некоторых районах России местные представители господствующих классов, в целях защиты своих социальных привилегий от революционизации масс, прибегли к классической диверсии, характерной для недавно сформировавшейся буржуазии: они попытались достичь классовой солидарности, возбуждая автономистские и сепаратистские настроения. Добившись политической независимости, эти регионы смогли бы легче сорганизоваться в рамках капиталистического строя, отсрочив освобождение рабочего класса. Перед лицом этой ситуации максималисты приняли не менее простую и гениальную социалистическую линию поведения, как и та, которая разрушила очарование немецкого национального согласия; именно поэтому они немедленно предоставили государственную автономию этим провинциям, но одновременно они продолжили свою пропаганду в пользу классовой борьбы и международной солидарности трудящихся, не взирая на любые расовые и языковые барьеры.
Так, например, в Финляндии, на Украине и т.д. пролетариат, убедившись в том, что национальная автономия не решила ни одной проблемы и не обеспечила никакого прогресса, устремился к революционному завоеванию власти с той же программой и теми же методами, что и максималисты, и, разумеется, после свержения местной буржуазии на всей территории бывшей России должен будет сформироваться тесный федеративный союз под общим руководством пролетариата, который послужит прообразом ядра будущего Интернационала.
По-прежнему в соответствии с “Манифестом”, который мы часто цитируем, именно в связи с тем, что “Critica sociale” обвиняет нас в отречении (!) от него: “В той же мере, в какой будет уничтожена эксплуатация одного индивидуума другим, уничтожена будет и эксплуатация одной нации другой. Вместе с антагонизмом классов внутри наций падут и враждебные отношения наций между собой”.
Право народов на самоопределение не означает ничего, если оно не предполагает завоевания пролетариатом права располагать своей собственной производительной энергией, освобождая ее от буржуазной эксплуатации. Тактика, используемая русской делегацией на переговорах в Брест-Литовске, показала всему миру ловушки, которые прячутся в этой формуле капиталистическими правительствами, власть которых основывается на классовом угнетении; точно так же позиция русских революционеров послужила разъяснению того факта, что национальные проблемы всегда используются для того, чтобы затуманить политический горизонт и скрыть безграничную алчность буржуазных классов. Преодоление всего этого нагромождения лжи и обмана заключается в классовом интернационализме и в победе трудящихся классов во всем мире.
Новости, которые, несмотря ни на что, приходят из России, подобны лучам света, освещающим кромешную тьму. Однако буржуазная сетчатка не чувствительна к этим лучам. Социалисты же во всех уголках мира, которые не отчаялись и не отреклись, но которые, напротив, не пали духом и не поддались сомнению в отношении грандиозной силы той истины, которая содержит в себе социалистическая критика и социалистические предвидения, которые умели бороться и ждать, напротив, сегодня эти социалисты с невыразимой радостью видят поднимающийся с востока отблеск этой лучезарной утренней зари.
Филистеры, пресловутые могильщики социализма, наемные ученые защитники существующего строя, чувствуют, как земля дрожит у них под ногами, ибо победоносные передовые отряды пролетариата с территории свободной России провозглашают: Революция стоит в повестке дня Истории.
